way into the darkness, where the sun is shining yellow
Умер и попал в рай 
02.04.2012 в 22:56
Пишет Cathar:Сказки на ночь: про сено, ответственность и как закалялась сталь
Курочка Ряба собралась нестись. Как всегда, тремя яйцами. Отдельное золотое уходит Больной Ублюдок и его "блогам Скайрима".
АПД: Курочка донеслась и уходит на пенсию. Пожалуйста. Кому яичницу, кому всмятку, кому скорлупу поразукрашивать. Всё равно Шалтая-Болтая уже не собрать. Всем спасибо.
Сказка десятая.
Сказка десятая. Чертовщина.
Рано или поздно приходит время оторваться от любимых развлечений и обратиться к нудному, неприятному и вообще какому-то отвратительному.
Обычно такими нудными, неприятными и отвратительными были обязательные уроки этикета с Единым, но сегодня это была необходимость познакомить Одавинга с этим. Почему необходимость? Потому что Единый, как назло, никуда не улетел - о, как Алдуин на это надеялся! - и остался сидеть в гнезде на вершине горы, дружелюбно глядя вниз на своего отпрыска и его замечательного приятеля. Ни спрятаться, ни скрыться. Взгляд Единого преследовал, как карающий бич, как правосудие, как совесть, как голод. Алдуин вздохнул.
Дорога до камня казалась длинной. Самой длинной из всех когда-либо проделанных. Одавинг выглядел бодрым и улыбчивым. Это раздражало.
- А это, - оказавшись на месте, Алдуин вздохнул повторно, чуть поморщился и покосился на оставленный ими далеко позади недоглоданный труп козы. Немудрено. Даже труп козы был сейчас ему пригожей этого. - Это... самое хилое и скучное, что ты мог бы увидеть в своей жизни, включая последующую. Живёт тут. Ест мало. Ничего не умеет, только царапает какую-то ерунду на снегу.
Партурнакс почти незаметно напрягся и сделал вид, будто ничего не слышал. Присутствие постороннего смущало его, как смущала его собственная вынужденная невежливость, но ещё ему было, признаться, боязно. Настолько, что он решил сойти за умного, помолчать и не разворачиваться.
Когда Одавинг пополз к нему и его замечательным письменам, он стиснул челюсти и от волнения пропустил один штрих в букве.
Дыхание гостя слышалось совсем близко. Какой ужас. Теперь их двое. Что теперь будет. Надо срочно решать с отцом квартирный вопрос.
- Почему же ерунду? - подал голос Одавинг, обернувшись на пару секунд на друга. - Ты неправ. Погляди...хм, "пpoцecc oбcтpyбaции мoнeнтнoй cyщнocти cyбcтaнции, пepcoнифициpyющeй oтoбpaжeниe эмoций cyбъeктa и иx peгeнepaции чepeз пpизмy кyльминaции мaтepиaльнoгo миpa". Ещё здесь что-то про промискуитет и лаурилсульфат. Это, как мне кажется, вовсе не ерунда.
Партурнакс округлил глаза. Алдуин округлил глаза едва ли секундой позднее.
- Ну, музыка, - пояснил Одавинг. - Это было определение музыки. Ещё тут про... подожди-ка, - с этими словами Одавинг пригляделся к новой, незаконченной строчке, - Здравствуй, дорогой браж...
- Не читай! - Партурнакс точно нырнул вперёд, расставив пошире локти и спешно, кое-как стёр мордой всю последнюю строчку.
- Бражник? - Одавинг поднял голову и вопросительно уставился на автора записей. - Ты что, водишься с бабочками?
- Нет, - отфыркавшись, пробормотал Партурнакс и украдкой оглядел снег возле себя. Слава небесам, неугодное было надёжно уничтожено. Пара букв, конечно, угадывалась, но этого было явно недостаточно.
Одавинг молчал с заинтересованным выражением на морде, разглядывая брата своего друга.
Наконец он представился, поклонившись, и спросил:
- А как тебя зовут?
- Партурнакс, - буркнул незаметно подползший Алдуин, сейчас угрюмо читавший про обструбацию и регенерацию. - Его имя Партурнакс.
- Удивительно, - почти тут же произнёс Одавинг, совершенно не изменившись в морде. - Партурнакс, мы с твоим братом зовём тебя сыграть в мяч из шкуры.
Алдуин фыркнул, заканчивая с лаурилсульфатом.
- Он не умеет.
- Ты проверял?
- Зачем проверять, надёжен ли лёд, если он уже весь в трещинах и из-под них идёт вода?
- Ты опрометчив.
- Я хорошо в нём разбираюсь. Не во льду, в Партурнаксе.
- Мне ты сказал, что он хилый, скучный, некрасивый и что он всей своей жизнью обязан тебе и что лучше бы его вообще не было.
Алдуин вспылил и топнул крылом. Как Одавинг мог так простодушно сдать его!
Он хотел было возмутиться и наврать, будто ничего подобного не говорил, но, выглянув за плечо друга, обнаружил, что Партурнакса и след простыл. Этот самый след на снегу вел куда-то под откос. Алдуин взбесился.
- А ну иди за мной, - повелел он другу и решительно направился за беглецом, размахивая хвостом и топая громче, чем когда-либо.
Отлично, подумал Одавинг.
MOAR. Сказка одиннадцатая.
Сказка одиннадцатая. Ещё немного о каменных стенах
У кого угодно, вздумавшего понаблюдать за буднями отпрысков Единого по подобным кратким обрывкам, сложилось бы впечатление, будто Алдуин был сыном воистину несносным и сам Единый не знал на него управы; к счастью, всё было совсем не так. Алдуин был птенцом любопытным до знаний и быстрым до понимания; он с удовольствием слушал все уроки Единого (исключая, конечно, этикет - он казался ему ужасно скучным и наполненным десятками, десятками совершенно лишних вещей), охотно помогал ему в приготовлениях гнезда ко сну и дневным играм и, наконец, сам делал всё, лишь бы заполучить в свою жизнь как можно больше интересных и хороших вещей.
Одной из таких вещей стал Одавинг.
Единого он обаял тотчас же: вежливый, приветливый птенец с чистой грамотной речью, начитанный и практичный, он просто не мог не понравиться отцу своего друга. Алдуину даже не пришлось готовить его к важной встрече, напоминать о желательных темах и, наоборот, запретных - Одавинг сам всё прекрасно знал. Стоя вместе с ним перед Единым, Алдуин просто не мог не раздуваться от гордости: он знал, знал, что и на этот раз обладает самым лучшим из возможного.
Это - или, как стало известно, Партурнакс - не особенно разнилось со своим родителем во мнении о госте. Разница состояла лишь в том, что Единый предпочитал высказывать одобрение в открытую, и даже гладить Одавинга крылом, а оно, напротив, помалкивало и наблюдало издалека. Особенно после того дня с игрой в мяч - разумеется, старший брат добился своего, вытащив это из его укрытия едва ли не за кончик хвоста и буквально отнеся его на поле игры. Это ожидало самого худшего и даже пыталось припомнить, под каким камнем на этот раз спрятало успокоительные травки - но всё пошло совсем иначе. Во многом благодаря шуткам Одавинга это всё же смогло раскрыть в себе свои запасы если не скорости, то хотя бы ловкости, и отыграло у брата пару кругов. Что удивительно, брат и не думал протестовать: только посмеивался, оживлённо наблюдая, толкался слабее, чем обычно и, в общем-то, не фолил - а затем даже спокойно поел рядом и пару раз посмотрел без чего бы то ни было разрушительного во взгляде.
Подытоживая - всё шло к тому, что Одавинг имел все шансы пускай по-доброму, но зазнаться. Шло. Пока однажды Единый не встретил где-то в горах давнего своего друга, такого же взрослого, как он, дракона.
О чём разговаривают взрослые? Конечно, о мире и детях.
- Мой единственный сын - хулиган, - сетовал друг Единого. - Дурно ругается, разоряет птичьи гнёзда, мрачнеет без причины, убегает из гнезда посреди ночи - "посмотреть на звёзды" или "последить за водой", как говорит - а сам забирается повыше, складывает крылья и молчит так, будто умрёт через пять минут, либо внезапно начинает кричать. А вчера он и вовсе укусил меня за крыло.
- Наверное, ему не хватает друзей, - сочувствовал Единый, вспоминая то, как его собственный первенец хоть немного да посветлел с приобретением товарища. - Приводи его в гости. У меня чудесные птенцы. Как его зовут?
- Одавинг, - последовал ответ.
Единый задумался.
- У твоего друга всё в порядке? - спросил он вечером у Алдуина. Тот, попирая дремлющего брата собственным могучим чёрным бочком, валялся в гнезде довольный донельзя: сегодня они с Одавингом праздно гоняли птиц, и лисиц, и коз, а потом выучили пару весёлых стишков, за которые Единый, кстати, уже давно понадирал бы хвосты.
- Конечно, - беззаботно ответил Алдуин, ещё сильнее припихивая это собой и уже вовсе забираясь ему на спину. Это приоткрыло было глаза, но тут же, подвернув по-иному хвост, закрыло их снова.
Единый ответом удовлетворился.
На следующее утро Одавинг снова прилетел в гости, и Партурнакс открыто поздоровался с ним, встретив его первым - Алдуин чистил клыки где-то за гнездом.
Одавинг, белоснежно оскалившись, по привычке махнул хвостом.
- Идём играть, - предложил он сразу, не здороваясь даже в ответ, и кивнул в сторону возящейся у гнезда чёрной шипастой фигуры. - Он согласен. Вчера ещё сказал.
- А ещё, - остановился и полуобернулся Одавинг. - Твой брат неправ. Посмотри на себя. Ты не серый, ты... в общем-то, ты мог быть золотистым, как отец, если бы не перемерз в своём яйце. У меня достаточно острое зрение, чтобы быть уверенным.
Когда он повторил предложение пойти поиграть, Партурнакс, смотревший в сторону гнезда, кивнул. Тут же.
MOAR: Сказка двенадцатая.
Сказка двенадцатая. Диалоги о рыбалке
Вот это было приключение!
Они - вдвоём на этот раз - нашли порог, через который пробиралось к месту нереста бесчисленное количество лососей. Больших, сытых, толстобоких лососей - ах, какое удовольствие было ловить их, когда они выпрыгивали вверх из воды, или прицельно бить по ним хвостом, чтобы оглушить и выловить уже пастью, или сунуться мордой прямо в воду, чтобы задавить рыбину крыльями и вынуть на воздух, отфыркиваясь! Брызгов и грохота стояло, как им казалось, до самого Монавена. Если бы этому зрелищу стал свидетелем Единый, он бы совершенно точно скончался от радости и умиления. Дети и рыбалка, какой чудесный мирный отдых на свежем воздухе.
Это был первый раз, когда Алдуин попробовал рыбу. Отец почему-то не доверял рекам как источнику пищи, и старался восполнять содержащиеся в рыбе полезные для растущих организмов вещества через другие элементы рациона. Одавинг же, напротив, лососей и форелей любил с самого младенчества: воды близ места его рождения были более чем благодатны.
- Вот поэтому я такой быстрый и остроглазый, - дразнился и хвастался Одавинг. Не то что бы Алдуин считал себя медленным и подслеповатым, конечно, но ведь не позволять же этому пришельцу задирать свой красный нос только потому, что его когда-то приучили к морепродуктам?!
Алдуин вылез из воды - шипастый, довольный, с трепыхающимся лососем в пасти. Рядом выслеживал очередного своего Одавинг с прилипшим к одному из клыков кусочком хвостового плавника. Фыркнув, отряхнувшись, Алдуин пополз мимо друга, пихнул его плечом и уселся есть. Голод он уже давно утолил и ел теперь от дури, азарта и жадности, но вкусно было всё равно. А какой резон лишать себя вкусного?
- Играете? - вдруг послышалось у него за спиной. Алдуин вздрогнул от неожиданности и подавился рыбьим хребтом. Голова застряла у него в горле, скелет торчал наружу, чешуя противно драла глотку.
Опять это! Припёрлось! И стало тут сидеть!
И сразу сделалось причиной такого отвратительного унизительного положения! Месть! Месть!
Алдуин кашлял и царапал землю когтями.
- Лососи, - заявил Одавинг, весело поднимая голову. - Ловим лососей и едим их.
Алдуин бил хвостом, дёргался и утробно рычал.
- Иди сюда, - снова послышался голос Одавинга. - Попробуешь.
- Я уже пробовал, - отозвалось это, до отвращения спокойное и расслабленное, практически довольное жизнью. - Спасибо, Одавинг. Рыба почему-то не пришлась мне по вкусу. Думаю, я ещё успею оценить. Просто чуть позже.
Пробовал?! Уже пробовал ловить рыбу?! Вот этот...этот маленький уродливый ком?! И ещё и нос воротит?!
Алдуин разрычался, когтем вытащил рыбину изо рта и оглушительно закашлялся.
Партурнакс, севший рядом с Одавингом, перевёл на него взгляд: спокойный, заинтересованный.
- Тебе помочь? - спросил он, пока Одавинг, высоко задрав хвост, пытался не дать лососю удрать.
Помочь!!!
Алдуин взъерепенился так, что у него глаза налились кровью.
Внезапно для самого себя хрипло расхохотавшись, он схватил одного из лососей из тех, что наловил и сложил аккуратной кучкой Одавинг, размахнулся, отведя морду - и что было силы съездил бьющейся мокрой ещё рыбой этому по его отвратительной морде. Раздался громкий, звучный шлепок.
Одавинг замер и разжал челюсти. Окровавленный лосось плюхнулся в воду, ударил хвостом и удрал.
У тяжело дышащего Алдуина на клыках оглушительно хрустнул в нескольких местах рыбий хребет.
Это моргнуло.
Затем моргнуло ещё раз, едва заметно встряхнув головой и опустив взгляд.
Затем оно начало было наклоняться, но отчего-то замерло носом у самой земли. К лососиной слизи прилип бережной песок и мелкие камушки: всё это сейчас красовалось на серых скулах, переносице, лбу.
Одавинг сглотнул и осторожно, будто остерегаясь издать хоть звук или сделать хоть одно резкое движение, поднял одно крыло из воды. Это пялилось точно перед собой, неподвижное, беззвучное.
Алдуин выдохнул и выпустил из пасти изломанную рыбу. Та шмякнулась о камни и вяло задёргалась.
Это внезапно подняло морду и посмотрело прямо на него.
У Алдуина встали глоткой все слова и дело явно было не в чешуе.
Это моргнуло в третий раз, отвело взгляд, как-то непонятно дёрнуло подбородком и поползло мимо. А затем прочь.
В конце концов, оно взлетело.
- Моральный урод, - вдумчиво, с расстановкой произнёс Одавинг, глядя вслед удаляющемуся Партурнаксу. - Ты самый настоящий моральный урод. Не стоило.
Алдуин ощетинился и глухо порычал - не особенно, впрочем, устрашающе.
Ставший орудием избиения лосось наконец умер от ран и потрясений. Плавники будто истончились, бока и брюхо потускнели.
Одавинг окончательно посерьёзнел. Алдуину никогда не нравилось, когда он таким делался.
- Не стоило, - повторил он.
И, подняв с травы того самого лосося, врезал им другу по морде.
MOAR. Сказка тринадцатая.
Сказка тринадцатая. Конец
- Ты, - отфыркался от снега Алдуин, едва пробравшийся из-за своих шипов в расщелину, в которой это пряталось уже полчаса после времени отхода ко сну. Беспокойство Единого удалось унять только обещанием экстренно же найти и лично сопроводить до гнезда, да и то провалилось: обычно Алдуин каким-то шестым чувством определял местоположение любого собрата, не то что этого, а сейчас - сейчас мысленный маркер, выделенный отвратительному младшему брату, исчез. Просто исчез. Будто бы тот умер. - Ты... Партурнакс! Быстро домой. Отец ждёт.
Это, свернувшись так плотно, как только могло, лежало у самой дальней стены своей миниатюрной пещеры. Едва заметно пахло рыбой - собственно, по рыбному запаху Алдуин сюда и добрался. Он вспомнил день и мысленно ругнулся. Откуда, откуда эта чувствительность! Из-за какой-то рыбы! Вот теперь отец точно придумает разбираться. Посмотрите только, его позвали, а оно как валялось, так и валяется. С таким видом, будто бы не ровен час разрыдается или умрёт от нервного истощения. Вот цаца. Как девчонка!
(Девчонок, Алдуин, конечно, не знал, но был уверен, что если они есть - то ведут они себя вот именно таким образом. Ну, конечно, несколько не так замкнуто, несколько не так безвыразительно, но в том же самом ключе!)
- Вставай, - поторопил Алдуин, протискиваясь внутрь. Шипы сильно мешались, приходилось пластаться брюхом к снегу. - Немедленно вставай, иначе нас найдут и будут допрашивать вместо того, чтобы уложить спать. Послушай. Брось обиды. Рыба и рыба.
Тут Алдуин вспомнил про маячок, которым не смог воспользоваться. Это лежало здесь, прямо перед ним, совершенно точно живое и не раненое, а просто распустившее нюни - но ведь оно не чувствовалось! Совсем!
- Я тебя не чувствую, - так Алдуин и заявил, подобравшись к брату вплотную. - Я думал, ты умер. Что ты опять напридумывал? Ты специально? У тебя там какая-то шапочка из скорлупы?
Партурнакс приоткрыл глаза. Любой другой дракон сказал бы, что они были спокойными, но для Алдуина они сейчас являлись средоточием мировых скорби, обиды и печали. Разозлившись, он наклонился и сильно пихнул это носом в бок, намереваясь хоть старым добрым насилием вернуть его хоть к минимуму активности.
Ох и пахло же от него... он что, улетел на берег, выловил всего лосося, которого только смог, и принялся в нём кататься?
- Хватит, - прошелестело это, уворачиваясь от настырного чёрного носа. - Уходи. Я буду спать здесь. Уходи. Передай отцу. Всё в порядке. Я не замерзну.
Алдуин не слушал. Он упорно пихал и толкал это, пока только мордой, но уже планируя пустить в ход локти.
- Каким образом ты закрылся от меня? А? Отвечай. Иначе я тебя ударю, и мы поссоримся.
- Когда-то было иначе, - без вопросительной интонации произнесло это, всё ещё такое же индифферентное, но уже по меньшей мере широко открывшее глаза.
Как же разозлило Алдуина это поведение! Эта похоронность! Как будто ему уже тысячи лет и все беды жизни он пронёс на своих чешуях! Да сам Единый бодрее в десятки раз!
Алдуин и впрямь накинулся на это и укусил его за спину.
Случилось неожиданное - в который раз, в который раз! - это, вопреки всем ожиданиям брата, раскричалось, вывернулось и ударило его хвостом по морде, а затем зашипело, как саблезуб.
- Убирайся, - тряслось оно, вздыбив спину, в одночасье из вялой тряпки превратившись в оскалившийся шар топорщащейся чешуи. Так уже случалось раньше, Алдуин не был удивлён, хоть и подзабыл за время устроенной Одавингом оттепели, как это вообще выглядит. - Убирайся, я выбью из тебя дух, убирайся. Не подходи ко мне. Не говори со мной. Я тебя ненавижу. Я хочу, чтобы ты исчез. Чтобы тебя не было. Уходи. Оставь меня.
Сопротивление, значит.
Чтобы его не было. Вот как. Вот оно что.
Готовый ко всему, справившийся с первой волной удивления, Алдуин сгорбился и оскалился сам - пускай и не рыча - и начал наступать, тесня это в угол.
- Убирайся, - глухо повторяло это, с каждой секундой теряя адекватность в облике.
Когда оно высоковато зарычало, само явно того не услышав, что-то подсказало Алдуину, что надо остановиться. Он мгновенно похолодел.
- Если я ещё когда-либо перестану тебя чувствовать, - заговорил он, перестав поднимать плечи и метать хвостом. - Тебе придётся плохо. Помяни мои слова.
Он развернулся и пополз к выходу.
Снаружи уже наверняка кончается закат. Да, и правда, ещё пара минут - и наступит настоящая ночь.
Вдохнув свежий воздух, глухо, почти неслышно выругавшись на выходе, Алдуин оторопел: прямо возле расщелины сидел Единый с каким-то очень, очень странным выражением на морде.
- Домой, - только и сказал он Алдуину.
Голос его звучал так, что отвечать не хотелось вовсе.
Алдуин заснул прежде, чем они вернулись, и спал без снов, не чувствуя собственного хвоста.
Проснувшись утром - странно, его никто не разбудил к завтраку, и гнездо уже пустовало - он мгновенно протрезвел и в следующую же секунду прощупал чутьём весь Монавен.
Есть.
Он специально проверил, даже не умыв морды натопленной водой - Партурнакс действительно возился на возвышении: что-то копал в снегу. Наплевав на то, что его суматошность была, разумеется, замечена, Алдуин привычно помрачнел и всё же отправился к месту умывания.
Интересно, прятал он что или наоборот, изымал из тайника?
Что-то Алдуину неиллюзорно не нравилось.
MOAR. Сказка четырнадцатая
Cказка четырнадцатая. Начало
Снова - впервые за много, много, много лет - чувствуя надёжно запертый разум, Алдуин медленно, глухо, тяжело раздражался.
За считанные секунды он врос в камень, на который приземлился. Замер даже его взгляд, и он был бы похож на ужасное грозное изваяние, если бы не страшный чёрный хвост, монотонно покачивавшийся из стороны в сторону.
Партурнакс сидел прямо напротив, на одной с ним высоте, на выступе над водопадом. То, сколь спокойным он выглядел, только подливало масла в огонь.
Алдуин заговорил, поняв, что иначе прождать может ещё долго.
- Ты сказал мне быть здесь; я здесь, и я слушаю.
Ответ последовал практически незамедлительно.
- Мы прощаемся сегодня. - Партурнакс неспешно перестукнул по камню когтями на пальцах крыл. - Я улетаю туда, где мы оба появились на свет, чтобы остаться там. Но для себя, не для твоих надобностей. Ты будешь знать, где я, но не сможешь больше ко мне обратиться. И я не обращусь к тебе.
- Нет, - хрипло ответил Алдуин.
- Я сожалею. Сожалею, что не могу прислушаться к твоему запрету. Krosis, брат.
- Нет, - повторил Алдуин всё также хрипло. Хвост его уже практически замер, и последние его движения были таковы, будто бы кости внутри него налились небывалой тяжестью.
- Ты слеп, - бесцветно произнёс Партурнакс, разглядывая его. - Слеп. Пришло время, в которое будет значим каждый запрет, и каждое согласие, и каждое слово, произнесённое вслух. Ты испросишь совета. Ты вынудишь меня говорить. Но я не потрачу своих слов, произнесённых вслух, способных быть правыми, настоящих и будущих - на слепого. Правь, пусть слепцом; я не желаю твоего места, и твоих мест, любого из них - я только желаю быть далеко от них, и ты знаешь, что это не ложь.
Алдуин задержал дыхание. Угрюмо смотрящий исподлобья, злой, ощетинившийся всеми своими огромными шипами, он собрал всё терпение, что только было в его душе. Он не двигался, но под когтем на его правом крыле скрипнула - неслышно ни для кого - скала.
Партурнакс, смотревший на него без всякого выражения в глазах, продолжил. Шум водопада глушил его речь.
- Ты не отпустишь мне свободы; жаль, я хотел получить твоё слово. Но без него я ухожу сам. Ты можешь считать это вызовом. Знай, - он помолчал, приподнял голову; голос его на мгновение прозвучал обречённо. - Я не отвечу.
Алдуин стерпел это, и стерпел тишину. Он стерпел то, как Партурнакс перестал смотреть на него и перевёл взгляд на белую пену внизу; и то, как он что-то проговорил сам себе, провалившийся в собственную задумчивость и уже явно не замечающий ничего - и никого рядом с собой. Он стерпел всё, что вспомнил за эти мгновения. Все до единого воспоминания, ощущения, обрывки фраз, плотным жаром давшиеся ему в голову.
Но когда Партурнакс пролетел мимо, он ринулся в воздух с яростью и остервенением, и ударил его своей грудью, и ударил ещё раз, и ещё, забивая назад к водопаду, и крикнул что-то, источавшее ненависть каждым звуком - он совершенно не помнил, что; мир перед его глазами вспыхнул так, как вспыхивает находящая цель молния.
Партурнакс судорожно глотнул воздуха. Схваченный, весь как облитый неким странным сиянием, он пусто ударил крыльями и упал.
Он ударился сначала об одни камни, затем - о другие; сникнув вниз по покатому порогу, он быстро пошёл ко дну.
Последним светлым пятном мелькнула плоская острая пластина на кончике хвоста, и вода медленно зацвела бурым, распускающимся снизу - клубящимся, тяжёлым, мутным.
Алдуин смотрел вниз, пока низвергающийся поток не развеял это бурое пятно полностью. Пока вода, растревоженная падением, не успокоилась, не потекла снова так, как если бы не скрывала ничего в собственной толще. Никто не сопротивлялся. Не двигался. Не пытался выплыть.
Помедлив ещё немного, Алдуин устремился вверх, назад к своему храму.
- Ступай, - тяжело дыша, бросил он, обнаружив Одавинга недвижно сидящим на одной из резных высот подле храмовых лестниц, - Найди своего друга, если он ещё жив. Оплачь его тело, если он был слаб, если мёртв теперь. И возвращайся ко мне.
С минуту они оба молчали; наконец, отвернувшись, Одавинг взмахнул крыльями.
MOAR: сказка пятнадцатая, опциональная, фактически выключаемая
Сказка пятнадцатая.
- Сколько цветов, - задумчиво произнёс Партурнакс, разглядывая алтарь. - Смертные пылки в выборе даров.
Алдуин стоял рядом, точно такой же задумчивый, молчаливый. Пахло поднесёнными сердечником, вереском и солями; центр едва ли не крылатого от цветов и богатых тканей алтаря был щедро одарен кровью. Кровь была и в потире, водружённом наверх, и была под лепестками, стеблями и листьями. Алдуин не смотрел.
Партурнакс вдруг повернул к брату голову. Он не улыбался.
- Обними меня.
Минуло полминуты. Алдуин нахмурился.
Ещё не оторвав от алтаря глаз, он поднял левую руку, ближнюю к Партурнаксу, а когда обернулся и поднял вторую, глядя вдаль поверх его плеча - тот отступил на шаг и будто обратился в воздух.
- Feim, - сказал он.
- Часть чего-то нового, - пояснил он, следя за реакцией, которой, по сути, не было: Алдуин молча смотрел на него, опустив руки. - Прописи рождают идеи.
Партурнакс приподнял уголки губ.
- Хороший год, - кивнул он на выбеленный, натёртый до блеска лосиный череп под потиром. - Крупные, здоровые звери. Согласись, Ал-Ду-Ин, это вызывает желание охотиться.
Глядя в пустые лосьи глазницы, можно было увидеть лежащие под черепом самые разные драгоценные камни - крупные, искусно огранённые.
Алдуин согласился.
Конец
URL записиКурочка Ряба собралась нестись. Как всегда, тремя яйцами. Отдельное золотое уходит Больной Ублюдок и его "блогам Скайрима".
АПД: Курочка донеслась и уходит на пенсию. Пожалуйста. Кому яичницу, кому всмятку, кому скорлупу поразукрашивать. Всё равно Шалтая-Болтая уже не собрать. Всем спасибо.
Сказка десятая.
Сказка десятая. Чертовщина.
Рано или поздно приходит время оторваться от любимых развлечений и обратиться к нудному, неприятному и вообще какому-то отвратительному.
Обычно такими нудными, неприятными и отвратительными были обязательные уроки этикета с Единым, но сегодня это была необходимость познакомить Одавинга с этим. Почему необходимость? Потому что Единый, как назло, никуда не улетел - о, как Алдуин на это надеялся! - и остался сидеть в гнезде на вершине горы, дружелюбно глядя вниз на своего отпрыска и его замечательного приятеля. Ни спрятаться, ни скрыться. Взгляд Единого преследовал, как карающий бич, как правосудие, как совесть, как голод. Алдуин вздохнул.
Дорога до камня казалась длинной. Самой длинной из всех когда-либо проделанных. Одавинг выглядел бодрым и улыбчивым. Это раздражало.
- А это, - оказавшись на месте, Алдуин вздохнул повторно, чуть поморщился и покосился на оставленный ими далеко позади недоглоданный труп козы. Немудрено. Даже труп козы был сейчас ему пригожей этого. - Это... самое хилое и скучное, что ты мог бы увидеть в своей жизни, включая последующую. Живёт тут. Ест мало. Ничего не умеет, только царапает какую-то ерунду на снегу.
Партурнакс почти незаметно напрягся и сделал вид, будто ничего не слышал. Присутствие постороннего смущало его, как смущала его собственная вынужденная невежливость, но ещё ему было, признаться, боязно. Настолько, что он решил сойти за умного, помолчать и не разворачиваться.
Когда Одавинг пополз к нему и его замечательным письменам, он стиснул челюсти и от волнения пропустил один штрих в букве.
Дыхание гостя слышалось совсем близко. Какой ужас. Теперь их двое. Что теперь будет. Надо срочно решать с отцом квартирный вопрос.
- Почему же ерунду? - подал голос Одавинг, обернувшись на пару секунд на друга. - Ты неправ. Погляди...хм, "пpoцecc oбcтpyбaции мoнeнтнoй cyщнocти cyбcтaнции, пepcoнифициpyющeй oтoбpaжeниe эмoций cyбъeктa и иx peгeнepaции чepeз пpизмy кyльминaции мaтepиaльнoгo миpa". Ещё здесь что-то про промискуитет и лаурилсульфат. Это, как мне кажется, вовсе не ерунда.
Партурнакс округлил глаза. Алдуин округлил глаза едва ли секундой позднее.
- Ну, музыка, - пояснил Одавинг. - Это было определение музыки. Ещё тут про... подожди-ка, - с этими словами Одавинг пригляделся к новой, незаконченной строчке, - Здравствуй, дорогой браж...
- Не читай! - Партурнакс точно нырнул вперёд, расставив пошире локти и спешно, кое-как стёр мордой всю последнюю строчку.
- Бражник? - Одавинг поднял голову и вопросительно уставился на автора записей. - Ты что, водишься с бабочками?
- Нет, - отфыркавшись, пробормотал Партурнакс и украдкой оглядел снег возле себя. Слава небесам, неугодное было надёжно уничтожено. Пара букв, конечно, угадывалась, но этого было явно недостаточно.
Одавинг молчал с заинтересованным выражением на морде, разглядывая брата своего друга.
Наконец он представился, поклонившись, и спросил:
- А как тебя зовут?
- Партурнакс, - буркнул незаметно подползший Алдуин, сейчас угрюмо читавший про обструбацию и регенерацию. - Его имя Партурнакс.
- Удивительно, - почти тут же произнёс Одавинг, совершенно не изменившись в морде. - Партурнакс, мы с твоим братом зовём тебя сыграть в мяч из шкуры.
Алдуин фыркнул, заканчивая с лаурилсульфатом.
- Он не умеет.
- Ты проверял?
- Зачем проверять, надёжен ли лёд, если он уже весь в трещинах и из-под них идёт вода?
- Ты опрометчив.
- Я хорошо в нём разбираюсь. Не во льду, в Партурнаксе.
- Мне ты сказал, что он хилый, скучный, некрасивый и что он всей своей жизнью обязан тебе и что лучше бы его вообще не было.
Алдуин вспылил и топнул крылом. Как Одавинг мог так простодушно сдать его!
Он хотел было возмутиться и наврать, будто ничего подобного не говорил, но, выглянув за плечо друга, обнаружил, что Партурнакса и след простыл. Этот самый след на снегу вел куда-то под откос. Алдуин взбесился.
- А ну иди за мной, - повелел он другу и решительно направился за беглецом, размахивая хвостом и топая громче, чем когда-либо.
Отлично, подумал Одавинг.
MOAR. Сказка одиннадцатая.
Сказка одиннадцатая. Ещё немного о каменных стенах
У кого угодно, вздумавшего понаблюдать за буднями отпрысков Единого по подобным кратким обрывкам, сложилось бы впечатление, будто Алдуин был сыном воистину несносным и сам Единый не знал на него управы; к счастью, всё было совсем не так. Алдуин был птенцом любопытным до знаний и быстрым до понимания; он с удовольствием слушал все уроки Единого (исключая, конечно, этикет - он казался ему ужасно скучным и наполненным десятками, десятками совершенно лишних вещей), охотно помогал ему в приготовлениях гнезда ко сну и дневным играм и, наконец, сам делал всё, лишь бы заполучить в свою жизнь как можно больше интересных и хороших вещей.
Одной из таких вещей стал Одавинг.
Единого он обаял тотчас же: вежливый, приветливый птенец с чистой грамотной речью, начитанный и практичный, он просто не мог не понравиться отцу своего друга. Алдуину даже не пришлось готовить его к важной встрече, напоминать о желательных темах и, наоборот, запретных - Одавинг сам всё прекрасно знал. Стоя вместе с ним перед Единым, Алдуин просто не мог не раздуваться от гордости: он знал, знал, что и на этот раз обладает самым лучшим из возможного.
Это - или, как стало известно, Партурнакс - не особенно разнилось со своим родителем во мнении о госте. Разница состояла лишь в том, что Единый предпочитал высказывать одобрение в открытую, и даже гладить Одавинга крылом, а оно, напротив, помалкивало и наблюдало издалека. Особенно после того дня с игрой в мяч - разумеется, старший брат добился своего, вытащив это из его укрытия едва ли не за кончик хвоста и буквально отнеся его на поле игры. Это ожидало самого худшего и даже пыталось припомнить, под каким камнем на этот раз спрятало успокоительные травки - но всё пошло совсем иначе. Во многом благодаря шуткам Одавинга это всё же смогло раскрыть в себе свои запасы если не скорости, то хотя бы ловкости, и отыграло у брата пару кругов. Что удивительно, брат и не думал протестовать: только посмеивался, оживлённо наблюдая, толкался слабее, чем обычно и, в общем-то, не фолил - а затем даже спокойно поел рядом и пару раз посмотрел без чего бы то ни было разрушительного во взгляде.
Подытоживая - всё шло к тому, что Одавинг имел все шансы пускай по-доброму, но зазнаться. Шло. Пока однажды Единый не встретил где-то в горах давнего своего друга, такого же взрослого, как он, дракона.
О чём разговаривают взрослые? Конечно, о мире и детях.
- Мой единственный сын - хулиган, - сетовал друг Единого. - Дурно ругается, разоряет птичьи гнёзда, мрачнеет без причины, убегает из гнезда посреди ночи - "посмотреть на звёзды" или "последить за водой", как говорит - а сам забирается повыше, складывает крылья и молчит так, будто умрёт через пять минут, либо внезапно начинает кричать. А вчера он и вовсе укусил меня за крыло.
- Наверное, ему не хватает друзей, - сочувствовал Единый, вспоминая то, как его собственный первенец хоть немного да посветлел с приобретением товарища. - Приводи его в гости. У меня чудесные птенцы. Как его зовут?
- Одавинг, - последовал ответ.
Единый задумался.
- У твоего друга всё в порядке? - спросил он вечером у Алдуина. Тот, попирая дремлющего брата собственным могучим чёрным бочком, валялся в гнезде довольный донельзя: сегодня они с Одавингом праздно гоняли птиц, и лисиц, и коз, а потом выучили пару весёлых стишков, за которые Единый, кстати, уже давно понадирал бы хвосты.
- Конечно, - беззаботно ответил Алдуин, ещё сильнее припихивая это собой и уже вовсе забираясь ему на спину. Это приоткрыло было глаза, но тут же, подвернув по-иному хвост, закрыло их снова.
Единый ответом удовлетворился.
На следующее утро Одавинг снова прилетел в гости, и Партурнакс открыто поздоровался с ним, встретив его первым - Алдуин чистил клыки где-то за гнездом.
Одавинг, белоснежно оскалившись, по привычке махнул хвостом.
- Идём играть, - предложил он сразу, не здороваясь даже в ответ, и кивнул в сторону возящейся у гнезда чёрной шипастой фигуры. - Он согласен. Вчера ещё сказал.
- А ещё, - остановился и полуобернулся Одавинг. - Твой брат неправ. Посмотри на себя. Ты не серый, ты... в общем-то, ты мог быть золотистым, как отец, если бы не перемерз в своём яйце. У меня достаточно острое зрение, чтобы быть уверенным.
Когда он повторил предложение пойти поиграть, Партурнакс, смотревший в сторону гнезда, кивнул. Тут же.
MOAR: Сказка двенадцатая.
Сказка двенадцатая. Диалоги о рыбалке
Вот это было приключение!
Они - вдвоём на этот раз - нашли порог, через который пробиралось к месту нереста бесчисленное количество лососей. Больших, сытых, толстобоких лососей - ах, какое удовольствие было ловить их, когда они выпрыгивали вверх из воды, или прицельно бить по ним хвостом, чтобы оглушить и выловить уже пастью, или сунуться мордой прямо в воду, чтобы задавить рыбину крыльями и вынуть на воздух, отфыркиваясь! Брызгов и грохота стояло, как им казалось, до самого Монавена. Если бы этому зрелищу стал свидетелем Единый, он бы совершенно точно скончался от радости и умиления. Дети и рыбалка, какой чудесный мирный отдых на свежем воздухе.
Это был первый раз, когда Алдуин попробовал рыбу. Отец почему-то не доверял рекам как источнику пищи, и старался восполнять содержащиеся в рыбе полезные для растущих организмов вещества через другие элементы рациона. Одавинг же, напротив, лососей и форелей любил с самого младенчества: воды близ места его рождения были более чем благодатны.
- Вот поэтому я такой быстрый и остроглазый, - дразнился и хвастался Одавинг. Не то что бы Алдуин считал себя медленным и подслеповатым, конечно, но ведь не позволять же этому пришельцу задирать свой красный нос только потому, что его когда-то приучили к морепродуктам?!
Алдуин вылез из воды - шипастый, довольный, с трепыхающимся лососем в пасти. Рядом выслеживал очередного своего Одавинг с прилипшим к одному из клыков кусочком хвостового плавника. Фыркнув, отряхнувшись, Алдуин пополз мимо друга, пихнул его плечом и уселся есть. Голод он уже давно утолил и ел теперь от дури, азарта и жадности, но вкусно было всё равно. А какой резон лишать себя вкусного?
- Играете? - вдруг послышалось у него за спиной. Алдуин вздрогнул от неожиданности и подавился рыбьим хребтом. Голова застряла у него в горле, скелет торчал наружу, чешуя противно драла глотку.
Опять это! Припёрлось! И стало тут сидеть!
И сразу сделалось причиной такого отвратительного унизительного положения! Месть! Месть!
Алдуин кашлял и царапал землю когтями.
- Лососи, - заявил Одавинг, весело поднимая голову. - Ловим лососей и едим их.
Алдуин бил хвостом, дёргался и утробно рычал.
- Иди сюда, - снова послышался голос Одавинга. - Попробуешь.
- Я уже пробовал, - отозвалось это, до отвращения спокойное и расслабленное, практически довольное жизнью. - Спасибо, Одавинг. Рыба почему-то не пришлась мне по вкусу. Думаю, я ещё успею оценить. Просто чуть позже.
Пробовал?! Уже пробовал ловить рыбу?! Вот этот...этот маленький уродливый ком?! И ещё и нос воротит?!
Алдуин разрычался, когтем вытащил рыбину изо рта и оглушительно закашлялся.
Партурнакс, севший рядом с Одавингом, перевёл на него взгляд: спокойный, заинтересованный.
- Тебе помочь? - спросил он, пока Одавинг, высоко задрав хвост, пытался не дать лососю удрать.
Помочь!!!
Алдуин взъерепенился так, что у него глаза налились кровью.
Внезапно для самого себя хрипло расхохотавшись, он схватил одного из лососей из тех, что наловил и сложил аккуратной кучкой Одавинг, размахнулся, отведя морду - и что было силы съездил бьющейся мокрой ещё рыбой этому по его отвратительной морде. Раздался громкий, звучный шлепок.
Одавинг замер и разжал челюсти. Окровавленный лосось плюхнулся в воду, ударил хвостом и удрал.
У тяжело дышащего Алдуина на клыках оглушительно хрустнул в нескольких местах рыбий хребет.
Это моргнуло.
Затем моргнуло ещё раз, едва заметно встряхнув головой и опустив взгляд.
Затем оно начало было наклоняться, но отчего-то замерло носом у самой земли. К лососиной слизи прилип бережной песок и мелкие камушки: всё это сейчас красовалось на серых скулах, переносице, лбу.
Одавинг сглотнул и осторожно, будто остерегаясь издать хоть звук или сделать хоть одно резкое движение, поднял одно крыло из воды. Это пялилось точно перед собой, неподвижное, беззвучное.
Алдуин выдохнул и выпустил из пасти изломанную рыбу. Та шмякнулась о камни и вяло задёргалась.
Это внезапно подняло морду и посмотрело прямо на него.
У Алдуина встали глоткой все слова и дело явно было не в чешуе.
Это моргнуло в третий раз, отвело взгляд, как-то непонятно дёрнуло подбородком и поползло мимо. А затем прочь.
В конце концов, оно взлетело.
- Моральный урод, - вдумчиво, с расстановкой произнёс Одавинг, глядя вслед удаляющемуся Партурнаксу. - Ты самый настоящий моральный урод. Не стоило.
Алдуин ощетинился и глухо порычал - не особенно, впрочем, устрашающе.
Ставший орудием избиения лосось наконец умер от ран и потрясений. Плавники будто истончились, бока и брюхо потускнели.
Одавинг окончательно посерьёзнел. Алдуину никогда не нравилось, когда он таким делался.
- Не стоило, - повторил он.
И, подняв с травы того самого лосося, врезал им другу по морде.
MOAR. Сказка тринадцатая.
Сказка тринадцатая. Конец
- Ты, - отфыркался от снега Алдуин, едва пробравшийся из-за своих шипов в расщелину, в которой это пряталось уже полчаса после времени отхода ко сну. Беспокойство Единого удалось унять только обещанием экстренно же найти и лично сопроводить до гнезда, да и то провалилось: обычно Алдуин каким-то шестым чувством определял местоположение любого собрата, не то что этого, а сейчас - сейчас мысленный маркер, выделенный отвратительному младшему брату, исчез. Просто исчез. Будто бы тот умер. - Ты... Партурнакс! Быстро домой. Отец ждёт.
Это, свернувшись так плотно, как только могло, лежало у самой дальней стены своей миниатюрной пещеры. Едва заметно пахло рыбой - собственно, по рыбному запаху Алдуин сюда и добрался. Он вспомнил день и мысленно ругнулся. Откуда, откуда эта чувствительность! Из-за какой-то рыбы! Вот теперь отец точно придумает разбираться. Посмотрите только, его позвали, а оно как валялось, так и валяется. С таким видом, будто бы не ровен час разрыдается или умрёт от нервного истощения. Вот цаца. Как девчонка!
(Девчонок, Алдуин, конечно, не знал, но был уверен, что если они есть - то ведут они себя вот именно таким образом. Ну, конечно, несколько не так замкнуто, несколько не так безвыразительно, но в том же самом ключе!)
- Вставай, - поторопил Алдуин, протискиваясь внутрь. Шипы сильно мешались, приходилось пластаться брюхом к снегу. - Немедленно вставай, иначе нас найдут и будут допрашивать вместо того, чтобы уложить спать. Послушай. Брось обиды. Рыба и рыба.
Тут Алдуин вспомнил про маячок, которым не смог воспользоваться. Это лежало здесь, прямо перед ним, совершенно точно живое и не раненое, а просто распустившее нюни - но ведь оно не чувствовалось! Совсем!
- Я тебя не чувствую, - так Алдуин и заявил, подобравшись к брату вплотную. - Я думал, ты умер. Что ты опять напридумывал? Ты специально? У тебя там какая-то шапочка из скорлупы?
Партурнакс приоткрыл глаза. Любой другой дракон сказал бы, что они были спокойными, но для Алдуина они сейчас являлись средоточием мировых скорби, обиды и печали. Разозлившись, он наклонился и сильно пихнул это носом в бок, намереваясь хоть старым добрым насилием вернуть его хоть к минимуму активности.
Ох и пахло же от него... он что, улетел на берег, выловил всего лосося, которого только смог, и принялся в нём кататься?
- Хватит, - прошелестело это, уворачиваясь от настырного чёрного носа. - Уходи. Я буду спать здесь. Уходи. Передай отцу. Всё в порядке. Я не замерзну.
Алдуин не слушал. Он упорно пихал и толкал это, пока только мордой, но уже планируя пустить в ход локти.
- Каким образом ты закрылся от меня? А? Отвечай. Иначе я тебя ударю, и мы поссоримся.
- Когда-то было иначе, - без вопросительной интонации произнесло это, всё ещё такое же индифферентное, но уже по меньшей мере широко открывшее глаза.
Как же разозлило Алдуина это поведение! Эта похоронность! Как будто ему уже тысячи лет и все беды жизни он пронёс на своих чешуях! Да сам Единый бодрее в десятки раз!
Алдуин и впрямь накинулся на это и укусил его за спину.
Случилось неожиданное - в который раз, в который раз! - это, вопреки всем ожиданиям брата, раскричалось, вывернулось и ударило его хвостом по морде, а затем зашипело, как саблезуб.
- Убирайся, - тряслось оно, вздыбив спину, в одночасье из вялой тряпки превратившись в оскалившийся шар топорщащейся чешуи. Так уже случалось раньше, Алдуин не был удивлён, хоть и подзабыл за время устроенной Одавингом оттепели, как это вообще выглядит. - Убирайся, я выбью из тебя дух, убирайся. Не подходи ко мне. Не говори со мной. Я тебя ненавижу. Я хочу, чтобы ты исчез. Чтобы тебя не было. Уходи. Оставь меня.
Сопротивление, значит.
Чтобы его не было. Вот как. Вот оно что.
Готовый ко всему, справившийся с первой волной удивления, Алдуин сгорбился и оскалился сам - пускай и не рыча - и начал наступать, тесня это в угол.
- Убирайся, - глухо повторяло это, с каждой секундой теряя адекватность в облике.
Когда оно высоковато зарычало, само явно того не услышав, что-то подсказало Алдуину, что надо остановиться. Он мгновенно похолодел.
- Если я ещё когда-либо перестану тебя чувствовать, - заговорил он, перестав поднимать плечи и метать хвостом. - Тебе придётся плохо. Помяни мои слова.
Он развернулся и пополз к выходу.
Снаружи уже наверняка кончается закат. Да, и правда, ещё пара минут - и наступит настоящая ночь.
Вдохнув свежий воздух, глухо, почти неслышно выругавшись на выходе, Алдуин оторопел: прямо возле расщелины сидел Единый с каким-то очень, очень странным выражением на морде.
- Домой, - только и сказал он Алдуину.
Голос его звучал так, что отвечать не хотелось вовсе.
Алдуин заснул прежде, чем они вернулись, и спал без снов, не чувствуя собственного хвоста.
Проснувшись утром - странно, его никто не разбудил к завтраку, и гнездо уже пустовало - он мгновенно протрезвел и в следующую же секунду прощупал чутьём весь Монавен.
Есть.
Он специально проверил, даже не умыв морды натопленной водой - Партурнакс действительно возился на возвышении: что-то копал в снегу. Наплевав на то, что его суматошность была, разумеется, замечена, Алдуин привычно помрачнел и всё же отправился к месту умывания.
Интересно, прятал он что или наоборот, изымал из тайника?
Что-то Алдуину неиллюзорно не нравилось.
MOAR. Сказка четырнадцатая
Cказка четырнадцатая. Начало
Снова - впервые за много, много, много лет - чувствуя надёжно запертый разум, Алдуин медленно, глухо, тяжело раздражался.
За считанные секунды он врос в камень, на который приземлился. Замер даже его взгляд, и он был бы похож на ужасное грозное изваяние, если бы не страшный чёрный хвост, монотонно покачивавшийся из стороны в сторону.
Партурнакс сидел прямо напротив, на одной с ним высоте, на выступе над водопадом. То, сколь спокойным он выглядел, только подливало масла в огонь.
Алдуин заговорил, поняв, что иначе прождать может ещё долго.
- Ты сказал мне быть здесь; я здесь, и я слушаю.
Ответ последовал практически незамедлительно.
- Мы прощаемся сегодня. - Партурнакс неспешно перестукнул по камню когтями на пальцах крыл. - Я улетаю туда, где мы оба появились на свет, чтобы остаться там. Но для себя, не для твоих надобностей. Ты будешь знать, где я, но не сможешь больше ко мне обратиться. И я не обращусь к тебе.
- Нет, - хрипло ответил Алдуин.
- Я сожалею. Сожалею, что не могу прислушаться к твоему запрету. Krosis, брат.
- Нет, - повторил Алдуин всё также хрипло. Хвост его уже практически замер, и последние его движения были таковы, будто бы кости внутри него налились небывалой тяжестью.
- Ты слеп, - бесцветно произнёс Партурнакс, разглядывая его. - Слеп. Пришло время, в которое будет значим каждый запрет, и каждое согласие, и каждое слово, произнесённое вслух. Ты испросишь совета. Ты вынудишь меня говорить. Но я не потрачу своих слов, произнесённых вслух, способных быть правыми, настоящих и будущих - на слепого. Правь, пусть слепцом; я не желаю твоего места, и твоих мест, любого из них - я только желаю быть далеко от них, и ты знаешь, что это не ложь.
Алдуин задержал дыхание. Угрюмо смотрящий исподлобья, злой, ощетинившийся всеми своими огромными шипами, он собрал всё терпение, что только было в его душе. Он не двигался, но под когтем на его правом крыле скрипнула - неслышно ни для кого - скала.
Партурнакс, смотревший на него без всякого выражения в глазах, продолжил. Шум водопада глушил его речь.
- Ты не отпустишь мне свободы; жаль, я хотел получить твоё слово. Но без него я ухожу сам. Ты можешь считать это вызовом. Знай, - он помолчал, приподнял голову; голос его на мгновение прозвучал обречённо. - Я не отвечу.
Алдуин стерпел это, и стерпел тишину. Он стерпел то, как Партурнакс перестал смотреть на него и перевёл взгляд на белую пену внизу; и то, как он что-то проговорил сам себе, провалившийся в собственную задумчивость и уже явно не замечающий ничего - и никого рядом с собой. Он стерпел всё, что вспомнил за эти мгновения. Все до единого воспоминания, ощущения, обрывки фраз, плотным жаром давшиеся ему в голову.
Но когда Партурнакс пролетел мимо, он ринулся в воздух с яростью и остервенением, и ударил его своей грудью, и ударил ещё раз, и ещё, забивая назад к водопаду, и крикнул что-то, источавшее ненависть каждым звуком - он совершенно не помнил, что; мир перед его глазами вспыхнул так, как вспыхивает находящая цель молния.
Партурнакс судорожно глотнул воздуха. Схваченный, весь как облитый неким странным сиянием, он пусто ударил крыльями и упал.
Он ударился сначала об одни камни, затем - о другие; сникнув вниз по покатому порогу, он быстро пошёл ко дну.
Последним светлым пятном мелькнула плоская острая пластина на кончике хвоста, и вода медленно зацвела бурым, распускающимся снизу - клубящимся, тяжёлым, мутным.
Алдуин смотрел вниз, пока низвергающийся поток не развеял это бурое пятно полностью. Пока вода, растревоженная падением, не успокоилась, не потекла снова так, как если бы не скрывала ничего в собственной толще. Никто не сопротивлялся. Не двигался. Не пытался выплыть.
Помедлив ещё немного, Алдуин устремился вверх, назад к своему храму.
- Ступай, - тяжело дыша, бросил он, обнаружив Одавинга недвижно сидящим на одной из резных высот подле храмовых лестниц, - Найди своего друга, если он ещё жив. Оплачь его тело, если он был слаб, если мёртв теперь. И возвращайся ко мне.
С минуту они оба молчали; наконец, отвернувшись, Одавинг взмахнул крыльями.
MOAR: сказка пятнадцатая, опциональная, фактически выключаемая
Сказка пятнадцатая.
- Сколько цветов, - задумчиво произнёс Партурнакс, разглядывая алтарь. - Смертные пылки в выборе даров.
Алдуин стоял рядом, точно такой же задумчивый, молчаливый. Пахло поднесёнными сердечником, вереском и солями; центр едва ли не крылатого от цветов и богатых тканей алтаря был щедро одарен кровью. Кровь была и в потире, водружённом наверх, и была под лепестками, стеблями и листьями. Алдуин не смотрел.
Партурнакс вдруг повернул к брату голову. Он не улыбался.
- Обними меня.
Минуло полминуты. Алдуин нахмурился.
Ещё не оторвав от алтаря глаз, он поднял левую руку, ближнюю к Партурнаксу, а когда обернулся и поднял вторую, глядя вдаль поверх его плеча - тот отступил на шаг и будто обратился в воздух.
- Feim, - сказал он.
- Часть чего-то нового, - пояснил он, следя за реакцией, которой, по сути, не было: Алдуин молча смотрел на него, опустив руки. - Прописи рождают идеи.
Партурнакс приподнял уголки губ.
- Хороший год, - кивнул он на выбеленный, натёртый до блеска лосиный череп под потиром. - Крупные, здоровые звери. Согласись, Ал-Ду-Ин, это вызывает желание охотиться.
Глядя в пустые лосьи глазницы, можно было увидеть лежащие под черепом самые разные драгоценные камни - крупные, искусно огранённые.
Алдуин согласился.
Конец
@темы: The Elder Scrolls, buchladen, любовь_сердца_лёгкие_наркотики, heartbreaking ;д;
-
-
04.04.2012 в 17:33-
-
04.04.2012 в 19:04аа, паника паника D:прошу прощения за перепост, но это все правда так... q_q В общем так, что хочется и под столом поваляться, и поплакать от умиления, и взвыть :<
если вас эту смущает, я удалю
просто я маленький, но жадный социопат
-
-
04.04.2012 в 19:12пожалуйстанепаникуйте!Я про смущение в том плане, что это так
НЕОЖИДАННО
СОУ САДДЕН ИТ ХЁРТС
Вообще не ожидала, что кому-то это понравится, потому что
Ну
Не, ну!
(Видите, какая я умею быть косноязыкая)
Короче, я в одиночестве докурилась уже до той степени, когда фидбек вызывает удивление и смущение, особенно, когда ты всего лишь рассказываешь сказки на ночь
И сама вою с того дня, когда дописала, потому что
- Обними меня.
Ну, короче, эээ, ой, мне очень-очень-очень приятно и я сама испугалась
-
-
04.04.2012 в 19:24Мутсэра, вы делаете нам, тихим анонам, вечера своими сказками, постами, да чем угодно >w< Я ваш преданный фанат уже, ну и фанат разнесчастных дова :с
морально мы с вами, вот, никаких одиночеств.
-
-
04.04.2012 в 20:03